Вениамин Смехов: «Все стали переписывать последний стих Высоцкого, как будто можно было этим его вернуть»

Последние годы жизни Владимир Высоцкий активно снимался в кино и все больше отдалялся от театра. Тогда же дали знать о себе и проблемы со здоровьем. Но жаловаться на жизнь артист не спешил.

«У него не было нужды этим делиться. Тем более, я думаю, была особая причина, чтобы не делиться этим со мной. Когда в 1970-м они расстались с Людмилой, моя тогдашняя жена всячески демонстрировала свое сочувствие к бывшей жене Высоцкого и пламенную нелюбовь к нему. И он это знал. А Володя в этом смысле очень прямой. Да-да, нет-нет», — рассказал Вениамин Борисович.

До этого же у артистов были теплые и доверительные взаимоотношения. «В первые пять лет Таганки у нас были по-настоящему близкие отношения. Любимов из спектакля в спектакль ставил нас на основные роли, и это, конечно, сближало — и в работе, и за пределами театра», — вспоминает Смехов.

Именно Владимир Семенович помог коллеге реализоваться не только в театре, но и в кино. «Высоцкий втащил меня в кинематограф. Я издевался над ними с Золотухиным. Вы в таком театре, у такого режиссера, у вас такие роли, такие зрители, а вас все время мучает тема приглашений в очередную, как говорил Любимов, киношку, где вы глядите на себя в зеркало в гримвагене и думаете: „Какой же я хороший“. Они посмеивались, но их это задевало», — поделился Вениамин Борисович.

О смерти друга Смехов узнал от супруги. «Я тут же рванул в театр. Неправильно развернулся на Воровского — меня остановил милиционер. Я говорю: „Пропустите меня, я еду на Таганку. Высоцкий умер“. — „Тот самый?“ И он тут же на всю улицу кричит в матюгальник: „Братцы, Высоцкий умер!“ И я заплакал. Единственный раз за все эти дни ревел именно из-за этого мента», — разоткровенничался актер.

Смехов до сих пор хорошо помнит события 25 июля 1980 года.

«Мы в тот страшный день все уселись в Володиной гостиной за столом. Сева Абдулов оказался рядом со мной, и Марина передала ему листок с последним Володиным стихотворением: „И снизу лед, и сверху, маюсь между“. И все судорожно стали его переписывать… Как будто можно было этим вернуть Володю», — заключил Вениамин Борисович.