Реаниматолог-анестезиолог Михаил Чащин трудится в университетской клинической больнице №3 и ГКБ им. Демихова. До того как началась эпидемия коронавируса, он специализировался на пациентах с кардиологической патологией. Когда же к ним начали попадать зараженные COVID-19, ему и его коллегам пришлось менять тактику и подходы к терапии.
Чащин не скрывает, что им часто приходится видеть мучения пациентов, их смерть. «С позиции реанимации мы смотрим, как пресса. Это не совсем правильно. Мы не говорим о том, сколько человек выписалось, сколько выздоровело, мы делаем акцент на плохом. Все, что хорошо — не очень интересно. Интересно то, что плохо. Но смертность у нас в стране действительно одна из самых низких — сейчас много дискутируют по этому поводу. И вчера было большое совещание патологоанатомов, велись разговоры с коллегами из Германии — уровню нашей смертности не верят. Говорят: «Вы врете!», «Не может быть у вас такой смертности». У нас же она меньше процента», — говорит Михаил.
Врач утверждает, что иногда люди умирают не от самого коронавируса, а от последствий, им спровоцированных. Например, может начаться сепсис, который и станет причиной летального исхода.
«В реанимации мы видим смерть постоянно: и до COVID, и во время COVID. Для нас смерть — это что-то, что мы не смогли предотвратить. Это часть нашей работы, к сожалению. Реаниматолог является неким проводником — он может помочь человеку остаться. Либо не сможет — и человек уйдет. Он последний, с кем встречается пациент, мы к этому привыкли», — говорит Чащин.
Нередко на глазах у врачей из-за COVID-19 умирают довольно молодые люди. Например, поступил мужчина 38-39 лет с коронавирусом. Состояние оценивалось как тяжелое. Была зафиксирована дыхательная недостаточность, после чего пациента перевели на ИВЛ. «Естественно, человек был в сознании в тот момент, мы ему все разъяснили: будет трубочка, будет дискомфортно немножко, ты будешь спать, потом мы тебя разбудим и трубочку уберем. А он вдруг начал плакать... Просил не дать ему умереть, потому что у него родился маленький ребенок, и он с ним даже не виделся... Но мы не смогли спасти этого пациента, он умер...» — рассказывает Чащин.
Еще одна история, запомнившаяся Михаилу, произошла в начале эпидемии. Психиатрическая бригада привезла к ним в клинику 37-летнего мужчину. Предстория была такова: пациент вызвал домой полицию, заявив, что соседи украли у него одеяло и облучают его через стены. То есть налицо все признаки психоза. Правоохранительные органы отправили к нему психиатров. Прибывшие медики измерили мужчине температуру — 38,5.
«Отвезли в 1-ю ИКБ, сделали рентген, увидели внебольничную левостороннюю пневмонию и отправили его к нам. Мы получили его от психбригады, которая провела с ним суммарно часов шесть. Пациент был переведен на ИВЛ. Через три дня пришел положительный анализ на COVID. На фоне интоксикации и пневмонии у человека случился психоз. Внимания здесь стоит даже не он сам, а то, что он ездил с психиатрической бригадой: девушка-врач, медбратья-фельдшеры... Они провели с ним шесть часов без защиты. Он мог навредить себе и окружающим», — делится доктор.
Безусловно, медики — первые, кто берет на себя весь риск заражения, непосредственно контактируя с ковидными пациентами. Порой не в силах помочь даже защитный костюм и респиратор. Недавно у Михаила умер коллега. Несколько дней он был на ИВЛ, но началась острая дыхательная недостаточность. Спасти не смогли... По словам Чащина, сильнее всего пугает то, что каждый из них может оказаться на месте умершего врача.
Однако есть и хорошие истории, когда человек изо всех сил борется за жизнь.
В их отделении лежит медсестра с коронавирусом. Женщина готова делать все, чтобы поскорее выздороветь. «Она лежит на животе столько, сколько нужно, практически весь день. Это положение называется пронпозиция. При пневмонии, особенно в нижних и средних отделах, до альвеол не доходит воздух. Когда человек ложится на живот, у него вынужденно начинают работать задние отделы легких. Мы заставляем лежать на животе по 14 часов в день, легкие постоянно должны быть в расправленном состоянии. Это реально тяжело, очень тяжело», — говорит Чащин.
Пациентов младше 30 в реанимации немного. По словам Чащина, к ним попадали только два 29-летних парня. COVID, как правило, «любит» людей полных, с диабетом и артериальной гипертензией. В 80% случаев COVID протекает в легкой форме или бессимптомно. По нашей статистике, у 44% протестированных людей не было вообще никакой симптоматики, даже горло не болело», — отмечает реаниматолог.
Недавно Михаил буквально стал свидетелем чуда: на 26-й день ИВЛ у пациентки убрали трахеостому — трубку в горле. «Вчера, когда я уходил, она довольная и веселая сидела в обычной маске. При этом она полная, потеряла во время болезни килограммов 40», — делится врач.
Когда пациент сам может поблагодарить врача, сказать ему «спасибо» — это, по словам Чащина, самое лучшее, о чем они сегодня могут мечтать.
«В реанимацию давно никто ничего не приносит — ни деньги, ни букеты. Все это, как правило, оседает в отделениях и адресовано тем, кто выписывает пациентов. Никто не вспоминает про тех, кто обычно вытаскивает с того света. Мы смотрим на все через призму реанимации, это неправильно. Нужно смотреть с позитивной стороны. Тогда и результаты будут другие. Сейчас с экранов ТВ звучит очень много негатива: много заболевает, много умирает... Нужно говорить о том, сколько людей выписывается, сколько возвращается к нормальной жизни. Вот это было бы более актуально», — заключил реаниматолог.
По материалам Baza
Фото: Никеричев Андрей/АГН «Москва», Facebook (запрещенная в России экстремистская организация).com
