Количество заболевших коронавирусом в России замерло на какой-то гигантской отметке — под 30 тысяч случаев выявляется ежедневно. И вряд ли остались те, кто не верит в серьезность ситуации. Больницы переполнены, рук не хватает.
За плечами у Анжелы Колбая первый МЕД, лечебное дело, работа в военных госпиталях. Едва началась пандемия, она вернулась в Россию из Штатов, где занималась косметологией. Здесь родители, братья, сестры, у папы сахарный диабет…. В какой-то момент знакомый написал, что требуется помощь, медики не справляются с потоком, — так Анжела оказалась в реанимации московской 52-й больницы, специализирующейся на лечении ковида. На смену волонтеры выходят по двое, часто она длится с утра до поздней ночи.
«Реанимация — это, конечно, зрелище не для слабонервных. Представьте, одного спасают, другого интубируют, третий умирают, четвертый сидит на судне, — рассказывает волонтер «СтарХиту». — В одной палате по четыре открытых пространства. Когда первый раз зашла, врачи реанимировали человека. И я увидела, что у мужчины на соседней койке просто бешеные глаза от происходящего. Он даже привстал из последних сил. Я буквально по инерции бросилась к нему, закрыла собой происходящее и постаралась отвлечь: «Здравствуйте, как вы себя чувствуете?» Когда его выписывали спустя месяц, он взял меня за руку и сказал: «Я вам так благодарен за тот поступок. Никогда его не забуду, был в шоке, не готов». Это, правда, зрелище не для слабонервных: ввод лекарств, беготня персонала, крики: «Инсулин!»
«...Недавно была еще одна подобная ситуация на моих глазах: пациента вытаскивали, а у его соседки немного поплыло все от ужаса. Крикнула ребятам, и они втроем закрыли страшное зрелище спинами и начали развлекать женщину: «А как вы красиво сегодня выглядите! А знаете, что скоро Новый год?» В такие моменты что-то важное понимаешь. Я стояла довольно далеко и думала: это же нереально, когда люди могут ради других пожертвовать своим здоровьем, временем, чтобы вот так стоять и говорить человеку какие-то простые и такие важные вещи. Значит, все не зря, мир не безнадежен».
В то же время к работе здесь допускаются далеко не каждый, все волонтеры проходят подробный инструктаж, первое время работают с более опытными коллегами и учатся. «Видела много людей, которые терялись от происходящего. Это для меня реанимация не была новым местом, я, наверно, видела все, — продолжает Анжела. — Сейчас вот хожу почти каждый день с новенькими, помогаю освоиться, объясняю, что делать. Всегда спрашиваю, как впечатления, справитесь или нет. Мы не кидаем людей на амбразуру, подолгу со всеми разговариваем, показываем, как одеваться и раздеваться правильно. У нас есть чек-лист, каждый получает свое дело, никогда не мешает ни врачам, ни медсестрам. Очень радует, что ребята, которые остаются помогать, осознают, на что они идут и ради чего».
Периодически волонтерам попадаются непростые случаи — люди, спасенные практически с того света, не хотят бороться, опускают руки от усталости, теряют веру в себя.
«Недавно я семь недель без единого дня отдыха посвятила одному пациенту, вытягивала его с утра до вечера, — рассказывает Анжела. — Он — достаточно известная личность, главный редактор крупного СМИ. Еще довольно молодой — лет 50 с хвостиком. Но просто не хотел ничего, сдавался, просил всех отойти от него и не трогать. Срывал маску, вел себя даже агрессивно, во вред себе. Это было на фоне лекарств, он сам не понимал, что делает. Препараты ведь очень сильные, на голову влияют. А так — крайне воспитанный интеллигентный человек. Он вообще изначально не верил в ковид, мне кажется, и заразился поэтому. Когда пришел, спросил: «А что меня тут вообще держат, почему не лечат?» В реанимацию его положили из-за повышенного сахара в крови, так бы в отделении лежал. Постоянно надо было с ним рядом находиться, держать за руку, держать эту маску. В какой-то сложный эмоциональный момент я поняла, что, если сейчас ему четко не сказать, он так и не осознает. И говорю: «Если вы немедленно не начнете мне помогать, то у нас ничего не получится. Не только я должна за вас бороться, но и вы сами». И он тогда дал слово: «Мы боремся вместе!» И сразу все пошло по накатанной. Мужчина делает большие успехи, но все по сути начал заново. Сначала кормила с ложки, похудел в реанимации килограммов на 20. Сейчас вот начал сам вставать, научился есть, держать инструмент. Вчера вместе голову помыли».
Если раньше среди тяжелых пациентов преобладали в основном люди за 60, то теперь много тех, кому 20-30.
«Меня это, конечно, немного пугает. Слава Богу, переносят вирус более-менее нормально, — говорит волонтер. — Но случается апатия. Нужно с ними разговаривать, но не строго, – входить в положение, по-свойски. Был у меня мальчик 21 года, ну не мог он на судно ходить, стеснялся жутко, испытывал дискомфорт. В итоге у него получилось — поодаль от всех. И он мне говорит: «Боже, Анжела, мне так стыдно, мне 21 год, я так больше не могу». А я ему отвечаю: «А ты думаешь, я смогу? Я вообще никогда не смогу!» Ему полегче стало, мол, он все-таки справился, преодолел, значит, не настолько плох».
Именно здесь, в больнице, Анжела испытала те эмоции, какие не испытывала никогда в жизни. Тут каждый волонтер понимает, как он нужен, важен. Для кого-то — становится буквально свет в конце туннеля.
«Когда захожу к пациентам и вижу, какими глазами они на нас смотрят, бывает, не могу сдержать эмоций, — признается Колбая. — Недавно больной выписывался, плакала от счастья. Когда ты всю себя отдаешь, чтобы другой человек выздоровел, вернулся к своей семье…. Это не описать словами, невероятное ощущение. Мы ведем людей до момента, пока они не покидают больницу. Они же привыкают к нашим лицам в реанимации. Если чего-то не хватает потом в палате, пишут: «Анжелочка, ты ведь зайдешь?» Они ждут наше тепло».
Продолжение следует…
