Комната смеха: как противник революции Аркадий Райкин добился расположения Иосифа Сталина

Немного грустные, смольные глаза, знаменитая волна на седых волосах, и неизменные костюмы — таким он запомнился поклонником и остался в вечности. Над Аркадием Райкиным смеялись, согнувшись пополам, академики, инженеры, домохозяйки и рабочие. Он был понятный, актуальный, острый, избегающий высоколобого юмора. Доставал из недосказанности пороки, делал из них обаятельные образы и люди обмирали у экранов. В своих персонажей - хамов и жуликов, пьяниц, ленивых начальников и бюрократов - Райкин привносил свою безупречную и деликатную интеллигентность. Он как будто бы понимал, больше чем говорил, сохраняя укромную недосказанность, чтобы оставить места для размышлений. Он признавал в каждом зрителе ум и вкус, и зритель чувствовал, что себя с большим актером «одного роста». Это пленило и влюбляло.

«Дурак – это человек, который не на своем месте»

Комик дураком ни разу не был и сразу будто бы знал, где его, а где чужое. Ради «своего» ему нередко приходилось проходить через потери, расставаться с сокровенным. Так, например, Аркадий Райкин, вопреки родительскому слову, поступил в Ленинградский техникум сценических искусств. Дома разразился скандал, стены тряслись от отцовского негодования, но Райкин крепко держался за свое. Собрав вещи, он ушел из дома в общежитие и надолго рассорился с семьей.

«Артисты, полагал он [отец], в большинстве своем бродяги, перекати-поле. Они несерьезны, непригодны для жизни и потому, за редким исключением, безденежны и лишены устойчивого положения в обществе. Быть врачом, адвокатом, в конце концов лесным бракером — это дело, а быть артистом — не дело».

Также строго за «свое» он сразу же признал свою будущую жену — Руфью Иоффе, которую ласково называл Рома или Ромашка. Впервые Аркадий увидел ее еще в детстве – сразу понравилась. Позднее вновь встретил ее же на улице, но подойти, заговорить для Райкина было верхом развязности. И только спустя много лет, когда Аркадий уже оканчивал ВУЗ, в студенческой столовой молодые люди в очередной раз столкнулись и договорились пойти в кино. Уже тогда он знал,что она будет его женой. После просмотра фильма Райкин сделал Роме предложение. И, как показало время, выбор был сделан верно, вместе они прожили почти 50 лет. Руфья Иоффе была из категории женщин, готовых отдать всю себя во имя великого мужа.

Кровопийца и тиран?

Будучи художественным руководителем Театра миниатюр Аркадий Райкин заслужил неоднозначную славу.Одни современники говорят, что артисты труппы были «бледноватыми» на его фоне, другие говоря, что Райкин сам не терпел первых планов от артистов, признавая лишь себя единоличной звездой театра. Некогда покинувший Театр миниатюр Михаил Жванецкий, к примеру, придерживается второго мнения.

«Я знаю только команду Ленинградского Государственного театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Человек там одиннадцать-тринадцать-четырнадцать артистов, не помню. Но это действительно команда. Во главе стоял абсолютно гениальный великий игрок и все ему подавали мячи. Потому что он был кровопийца и тиран как художественный руководитель. Он не терпел, если кто-то играл, и кто-то забивал. То есть играть — играй, но не забивай. Ты играй на меня, а я буду забивать, я знаю, как это делать», — рассказал Жванецкий.

Лев Касиль, который был одним из немногих близких друзей легендарного артиста, деликатно утверждал, что Райкина никто не мог превзойти, и это единственная причина, почему его театр был театром одного актера.

«Театр Райкина, как определенный жанр эстрадного искусства, — это прежде всего, что бы там ни говорили, театр одного центрального актера. Я не хочу при этом обидеть его товарищей по работе, среди которых немало одаренных, интересных артистов, с большим искусством создающих необходимый выразительный фон, очень сложный игровой антураж для Райкина. Но все же несомненно, что Райкин сам по себе — это целый театр».

Также второй версии вторит театральный критик Наталия Каминская: «Великий комик безраздельно царил в созданном им театре миниатюр. Все остальные артисты, даже самые одарённые, либо уходили (так, например, поступил Роман Карцев), либо соглашались на роль «гарнира».

Но все эти противоречия останутся лишь мелочной суетой, ведь в историю Театр миниатюр навсегда вошел как театр Райкина.

«Никто не скажет: «Сегодня я иду на новый спектакль Ленинградского театра миниатюр». Каждый скажет: «Я иду на Райкина…»

Театральный революционер ушедшей эпохи

Аркадий Райкин не заискивал, не благоговел, бросал камни в злободневное, вспарывал и обличал. Из-за этого у актера с партийным руководством наметилось нервное, оглушающее неизвестностью, напряжение.

Весной 1970 года отмечалось 100-летие со дня рождения Ленина. По этому случаю Райкин решил сотворить действо особой остроты. Артист стремительно выбегал на сцену и с ходу начинал монолог: «Остроумная манера писать состоит, между прочим, в том, что она предполагает ум также и в читателе…» В зале затянулась испуганная тишина. А артист после секундной паузы добавляет: «Владимир Ильич Ленин. «Философские тетради». В семидесятом, ревностной верхушке власти эти цитаты казались прямо-таки «контрреволюцией». Вскоре артиста вызвали в ЦК, и там чиновник стучал по столу кулаками и советовал Райкину «поменять профессию». После произошедшего у Райкина случился инфаркт, после которого он стал совершенно седым.

«Банкет по случаю 60-летия Сталина в 1939 году проходил в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца... Меня усадили за стол прямо напротив Сталина. Единственный сюжет, который мне предстояло показать, был заранее оговорен. Подбодренный взглядом юбиляра, я поднялся, отодвинул свой стул и изобразил одного из моих персонажей. Сталин смеялся, аплодировал с энтузиазмом. Затем встал, и все, кто был за столом, тоже встали. Сталин предложил тост за Райкина, и все выпили. Тут я возьми да скажи: «Товарищ Сталин, могу и других типов показать». Он вроде удивился, но кивнул. Гости уселись, а я стал показывать номер за номером. После каждого нового сюжета Сталин вставал, гости тоже хлопали в ладоши стоя. И так четырнадцать раз».

Дома Райкин был «мягким хлебом»

Дома у артиста были другие правила. Не попустительные, но о строгости, в которой он держал театр и речи не было. «Отец никогда на нас с сестрой не кричал. У него даже в мыслях такого не было. Воспитывал нас без назиданий, своим примером. Но даже если случалась какая-то провинность, он умел без скандалов и нравоучений так посмотреть, что кровь в жилах застывала. После такого не нужно было ничего объяснять, все и без слов было понятно. А вот похвала папы была редкой и приятной, но я никогда не относился к его мнению особо внимательно. Он уважал меня как артиста, но на моем пути мне встречались другие судьбы, на мнение которых я ориентировался. При всей его строгости в работе дома он становился «мягким хлебом», очень меня любил, это мне всегда помогало, особенно в минуты, когда я терял в себя веру», — рассказывал Константин, его сын.