В своей книге «Убей в себе жертву», которое выпускает издательство «АСТ», Тюльпанова ничего не скрывает. Как оказалось, до Кержакова у Миланы были еще одни отношения, где она чувствовала себя жертвой.
Первый абьюз
«Звали его Влад Новиков. Он профессионально занимался горнолыжным спортом в дисциплине «гигантский слалом» и даже принимал участие в Олимпиаде 2014 года. В общем-то, это были мои первые серьезные чувства к парню, хотя сейчас, анализируя, вряд ли я могу назвать их любовью. Точнее, конечно же, не могу.
Вообще, если в отношениях тебе приходится прогибаться, причем по собственной воле, под прихоти своего партнера — это нельзя назвать красивым словом «компромисс». Рано или поздно ты поймешь, что это деструкция, ведь с таких вещей начинается ограничение твоего личного пространства, и, как следствие, насилие над личностью, даже если ты идешь на подобное добровольно, из-за большой, как тебе кажется, любви, застилающей глаза.
Думаю, что склонность к позиции жертвы была во мне еще с детства, и воспитал ее, как это ни грустно осознавать, мой папа, который сам всю жизнь был недолюбленным ребенком.
С Владом мы встречались около двух лет — с 18 до 20 примерно. В какой-то момент мы даже начали вместе жить. И сейчас, анализируя эти отношения и сравнивая их с теми, какие были у нас с Сашей, я понимаю, что уже тогда можно было заметить похожие признаки абьюза. Влад пытался ограничивать мою свободу, постоянно критиковал мою внешность — за что на самом деле я даже благодарна ему сейчас, потому что теперь выгляжу намного лучше. Если бы он мне этих слов не сказал, возможно, я не стала бы работать над собой.
Вот только один из ярких примеров наших деструктивных отношений с Владом. Мы, как я уже сказала, жили вместе, я периодически уезжала к родителям. Однажды я, побывав у них, поехала вечером к нему. А жил он в загородном доме. По пути звонила, но он не брал трубку. Когда я подъехала, меня встретил охранник и попросил не входить в дом. Но я все-таки зашла, естественно, заподозрив неладное.
Передо мной открылась классическая картина — недопитое вино на столе, на полу разбросанная одежда... Конечно, я сразу поняла, что увижу, когда зайду в спальню, где мы с ним обычно ночевали. Так оно и было. Но вместо того, чтобы, как уважающая себя женщина, как-то проявить себя или хотя бы устроить скандал, я просто спустилась вниз, позвонила ему и спросила, что это такое. Обиднее всего было то, что на следующий день мы с ним должны были вместе улетать в Дюссельдорф.
Он не нашел ничего лучше, как ответить мне следующее: «Милан, слушай, ну ситуация уже случилась, я же не могу девушку прямо сейчас выгнать. Ты переночуй в соседнем доме (на территории был еще один дом)». И я послушно пошла. Конечно, прорыдала всю ночь, но утром мы как ни в чем не бывало вместе с его отцом сели в самолет и улетели в Дюссельдорф…»
Когда Милана жила в браке с Александром Кержаковым, он поднимал на нее руку. И в первый раз это случилось, когда девушка нашла в телефоне футболиста доказательства его измен.
Как Кержаков избил жену
«К моменту нашей поездки в Швейцарию я была замужем уже около года. Саша играл в футбольной команде Цюриха, которой на тот момент предстояла игра за кубок Швейцарии. На этот знаменательный матч прилетела вся моя семья — родители и брат — чтобы поддержать Сашу. Несмотря на то, что команда вылетела в общей сетке из высшей лиги в первую, кубок Швейцарии они все же выиграли! Конечно, это была большая радость для Саши и, разумеется, для меня. По этому случаю устроили большой праздник, где мой муж перебрал лишнего.
На следующий день мы должны были улетать в Петербург, и, когда вернулись с банкета в апартаменты, я стала собирать вещи. Впервые за все время наших отношений я взяла в руки его телефон. Даже в своем юном на тот момент возрасте (мне было 22 года) я понимала, что доверие в любви превыше всего. И то, что я сделала, нарушив его личное пространство, не советую делать никому.
Я нашла в его телефоне десятки переписок с разными девушками. Он весьма недвусмысленно общался с ними в те моменты, когда я уезжала из Швейцарии и проводила время с его сыном от предыдущей гражданской жены, или ездила, к примеру, к родителям. Или когда он без меня тренировался в Москве или уходил к друзьям на дни рождения…
Надо сказать, что даже в тот момент я продолжала его любить. И просто не могла поверить в происходящее.
(...)
Я сделала фото этих «улик» многочисленных измен на свой телефон и на следующий день показала Саше. Не успела я до конца задать вопрос о том, что же все это значит, как получила удар по голове и упала лицом на кафельный пол. Потом муж схватил меня за волосы и толкнул на уже собранные чемоданы. У меня началась истерика, я попыталась подняться, снова толчок — и я головой ударилась об угол чемодана. Саша был вне себя от ярости, орал: «Ты меня предала! Ты мне не доверяешь! А жена, которая мне не доверяет, мне не нужна!»
Я была в ужасе оттого, что не узнаю человека, с которым жила на протяжении целых двух лет. Он никогда со мной так себя не вел… Я захлебывалась слезами, мне было страшно, я попыталась запереться в спальне. Он побежал за мной, с силой кинул на кровать и начал душить подушкой, крича, что я сука и тварь, что предала его...
(...)
Итогом нашей жизни в Швейцарии для меня стали многочисленные ушибы, трещина в ребре и психологическая травма. С этого момента началась вторая часть наших отношений».
После того ужасного случая Милана даже хотела разводиться. Но муж тогда буквально молил о прощении, даже пытался воздействовать на нее через родственников: встретился с тещей и убеждал ее, что все будет по-другому. Девушка в итоге сдалась, и на некоторое время супруг действительно стал внимательным и даже позволял ей видеться с подругами, которых ранее ругал и осуждал. Именно ради перемирия Кержаков перевел весь свой капитал на счет Миланы.
«Спустя буквально два-три месяца я узнала, что беременна. Саша как-то странно на это отреагировал. Он был вроде бы рад, но достаточно сдержан. Я это объясняла тем, что у него это уже не первый ребенок. Мне же было страшно. 23 года — достаточно ранний возраст для того, чтобы стать мамой. Я не понимала, как мне к этому относиться, что с этим делать, что будет завтра.
Я поставила на заставку своего телефона фотографию Саши — ту, где он еще маленький. Мне очень хотелось, чтобы наш сын был похож на него. Каждое утро я просыпалась и смотрела на эту фотографию.
Конечно, я понимала, что Саша не хранит мне верность, что он предоставлен сам себе. Но я старалась не думать об этом, чтобы не нервничать и не нарушать спокойствие ребенка, который рос у меня внутри.
Тогда, в 2016-м, когда я забеременела, видимо, как раз и наступил момент, когда мы поменялись местами в треугольнике Карпмана — я вдруг осознала, насколько несправедливо Саша со мной поступал все эти два года. Возможно, свою роль сыграли и гормоны, и моя скопившаяся негативная энергия начала выливаться на него. И теперь уже я стала говорить ему, что меня много чего не устраивает, начала диктовать какие-то свои условия. Периодически мы ругались, и он уходил.
В канун Нового года Сашу позвали на НТВ — раздавать подарки детям от нашего фонда. Он вернулся оттуда совершенно пьяный. Даже не дождавшись полуночи, уснул. Мне было безумно обидно, потому что все это произошло на глазах моего папы, его друзей, которые приехали к нам справлять Новый год. Выглядело это, мягко говоря, не красиво. Конечно, все тактично помалкивали, но было совершенно очевидно, что мои близкие люди думают о такой ситуации.
На следующее утро был грандиозный скандал. Я выговаривала ему, что это все-таки Новый год, и я хотела бы провести его вместе с ним, но уж никак не с пьяным и спящим. Саша психанул и уехал.
Я сидела у мамы на коленях, с огромным животом, плакала и думала о том, что обиднее ситуации, когда тебя бросают с ребенком, может быть только, если мужчина уходит, а ты беременна. Рыдала, накручивала себя. Потом он успокоился, приехал и извинился».
СМЕРТЬ ОТЦА Миланы
Когда беременность Миланы подходила к концу, в семье произошла трагедия. Вадим Тюльпанов скоропостижно скончался при загадочных обстоятельствах. До сих пор его близкие не могут смириться с его уходом.
«Я была на девятом месяце беременности, через семь дней в результате планового кесарева на свет должен был появиться наш сын. Я хотела родить одиннадцатого апреля, чтобы Теминым числом стало «11» — номер, под которым играл Саша.
Я сидела в торговом центре с коллегами по работе. Они листали ленты новостей в своих телефонах и вдруг начали переглядываться и как-то странно смотреть на меня. Я почувствовала, что что-то произошло, спрашивала у них, но они не отвечали. Кто-то сказал: «Ничего… Наверное, это шутка какая-то, прикол…»
Я выскочила из-за стола и позвонила Саше. Он сказал, что сейчас приедет, но на мои вопросы ничего не отвечал. Я вернулась за стол и увидела, что лица у всех белые, бледные, немые. Они не могли вымолвить ни слова. Я почувствовала, что произошло что-то ужасное, видимо, с кем-то из моих родителей. Снова позвонила Саше и тогда он сказал: «Твой отец погиб». У меня из руки выпал телефон.
Я, как завороженная, ходила кругами по торговому центру. Было просто невозможно осознать, что твоего близкого, родного человека больше нет. Какими бы ни были у нас отношения, это — мой папа. Человек, который меня вырастил, дал образование, воспитание, заложил определенное отношение к жизни. Я им гордилась. Он был для меня авторитетом. И вот в один миг я поняла, что его не стало…
Я боялась звонить маме, не знала, как с ней разговаривать. Позвонила брату. Он сказал, что это еще не факт, вроде бы папа еще в больнице. Но домработница подтвердила самое худшее: «Да, Миланочка. Так случилось». В Интернете уже вовсю писали, что мой отец якобы пошел в баню в день траура (накануне в Петербурге произошел теракт — взрыв в метро), сразу после возложения цветов. Там он поскользнулся на лестнице, упал и разбил голову.
Но я уверена, что он никогда не пошел бы туда — тем более в такой день. Я слишком хорошо его знаю. Мы до сих пор не имеем никакой информации о том, что произошло на самом деле, и, видимо, не узнаем — в первую очередь потому, что это знание может быть небезопасно для моей семьи.
(...)
Хотелось лечь, уснуть и никогда не вспоминать об этом. Это было 4 апреля, а 6-го — его похоронили. Очень много людей пришло поддержать нас. Было совершенно невозможно видеть этого человека в гробу, с зашитой головой…
Помню, как заплакал мой брат. Я не видела, чтобы он плакал, за все на тот момент двенадцать лет его жизни. Это было самое тяжелое время для нашей семьи. Я надеялась, что за моими плечами стоит Саша, что мы не одни. Но как же глубоко я ошибалась… Когда выносили гроб, он сказал: «Какой же это был великий человек, но он так для меня ничего и не сделал». Фраза резанула и запомнилась, но в тот момент я не могла до конца оценить весь ее цинизм.
А 10 апреля у меня начались схватки».
Фото: Стас Хара, личный архив
